Юбилейный концерт «Юрий Розум. 50 лет на сцене» стал ярким событием столичной жизни в феврале. Искушённые слушатели Большого зала Консерватории не спешили расходиться, стоя аплодируя маэстро, чьё исполнение Шопена или Чайковского уже полвека вызывает самые восторженные отклики.

Со знаменитым пианистом пообщались наши корреспонденты.

- Ваш недавний двойной Юбилей в консерватории – промежуточные подведения итогов или благодарность друзьям, коллегам и публике?

- Любой юбилей – это, конечно, подведение итогов. Любое чествование – это благодарность. И не только друзьям-коллегам и публике, но и родителям, и господу Богу за то, что я дожил до таких лет, а ещё меня приходит поздравить такое количество знакомых и незнакомых людей. Поэтому односложно могу ответить только так -  и то, и другое.

- За полвека на сцене что главное вы поняли для себя, чему научились и кого готовы поблагодарить?

- Уже поблагодарил. Научился тому, что надо всё время идти вперёд, даже когда тебе кажется, что идёшь назад. Не останавливаться, не опускать руки, слушать критику, но не воспринимать неудачи и какие-то осуждения как руководство к бездействию. Продолжать работать.

- В конце 1980-х у вас уже было множество международных (Мадрид-79,  Барселона-80, Монреаль-84) премий и званий лауреата. Но почему вам не разрешали выступать по всему миру, а только в СССР и Восточной Европе?

- Это началось ещё с Консерватории, где я себя вёл недопустимо свободно, вольготно и был известным на всю Консерваторию антисоветчиком, потому что приносил на лекции запрещенные книги, читал Солженицына, исповедовался в Сергиевом Посаде, занимался в группе йогой, в общем, делал всё, что было нельзя, и делал это открыто, откровенно. Поэтому я был лакомым кусочком для наших стукачей, которые всё это собирали и передавали информацию в органы госбезопасности, у которых родилось стойкое убеждение, что с такими взглядами и поведением я, кончено, в СССР не останусь, а эмигрирую при первой же возможности. Поэтому меня практически сняли с самолёта накануне поездки на Международный музыкальный конкурс имени королевы Елизаветы в Брюссель. Мне сказали, что мой загранпаспорт не готов, но дело было не в загранпаспорте. И я стал стойким невыездным на оставшиеся годы учёбы в Консерватории. Сначала ещё пытался играть на каких-то отборах, но потом моему профессору Евгению Малинину сказали: «Вы его не выставляйте на отборы, потому что его всё равно не пропустят, он - невыездной». И только после службы в Советской Армии, когда военные за меня поручились и рекомендовали на конкурс Королевы Софии в Мадриде, меня выпустили. И началась эта конкурсная эпопея. Я стал лауреатом нескольких конкурсов, получил много приглашений на Западе и в Канаде, вплоть до трёхмесячного мирового тура с Канадским симфоническим оркестром.

А с перестройкой открылись границы, меня стали приглашать, сначала был маленький любительский концерт в музее под Штутгартом в Германии, потом уже профессиональные концерты по Германии, затем - Швейцария, Австралия, Америка… и пошло-поехало! И 1990-е годы я практически провёл за рубежом, потому что здесь по-прежнему был никому не нужен, а на Западе как-то с первого взгляда сложилась музыкальная карьера и были самые разные концерты, были записи компакт-дисков с различными фирмами, и сольные концерты и концерты с симфоническими и камерными оркестрами. С 1990-х годов я стал концертировать по всему миру, и сейчас сложно найти если не страну, то часть света, где бы я не играл.

- У вас больше 20 дисков, изданных по всему миру с произведениями Шуберта, Листа, Шопена, Чайковского, Рахманинова, Скрябина. В чем отличия русских композиторов от западных?

- Все по-своему хороши, каждый несёт прежде всего свой внутренний мир. И мир немца Бетховена невероятно отличается от мира немца Шёнберга. Так что здесь дело не в национальности, я бы не стал так следовать политическим установкам конфронтациями русской и всей остальной культуры. Абсолютно всё взаимосвязано. Отличаются, конечно, фортепианная исполнительская школа. Русская школа более эмоциональная, европейская – больше внимательна к стилю. Но нельзя сказать, что русская школа не думает о стиле, думает, но прежде всего – это высказывание души. А европейская думает о душе, но прежде всего – стиль. Это что касается исполнительства. А так… Ну чем русская душа отличается? Отличается, конечно, тем и русская музыка отличается. Может какая-то широта, какое-то свободное волеизъявление и излияние чувств, протяженность мелодии (если берем Рахманинова, Чайковского), но с другой стороны, огромная протяженность мелодии и у Вагнера, у него даже такое понятие было «бесконечная мелодия», которая не заканчивается на какой-то фразе, а идёт дальше и дальше…

Так что никакой конфронтации нет, все культуры по-своему хороши, важны и достойны… Здесь просто дело в личностях, Россия настолько талантливая страна, каждый гений! Это абсолютно новая планета, которая не отрицая ничего из предыдущего, основываясь на традициях (Рахманинов и Чайковский выросли на традициях знаменного распева, церковной музыки) открывает совершенно новые миры звучания, высказываний, фразеровки, инструментовки, у каждого своя планета. Мне ближе музыка Чайковского и Рахманинова, чем музыка Малера ещё и по языковому началу, но при этом, наверное, мой самый любимый композитор, все-таки Шопен, да, он славянский композитор, у него был русский паспорт. Но это европейский композитор, он всю жизнь прожил в Европе, во Франции, на Майорке, европейский, конечно, композитор, не забывавший своих польских корней. Ну и в России таких много, Тургенев – насколько русский композитор, а как был связан с Францией!

- В чем заключалась ваша деятельность на посту профессора Интернациональной Академии музыки в Штутгарте и адъюнкт-профессора Университета Монаш в Мельбурне?

- В Мельбурне у меня была позиция «адъюнкт-профессора», которая предполагает ежегодную деятельность в этом университете в течение месяца. И, как правило, это был месяц весенний, октябрь по-австралийски, конец учебного года. Когда я сидел в комиссии на выпускных, на приёмных экзаменах, у меня были мастер-классы, свои ученики, которые были ко мне прикреплены именно на этот месяц. Я играл там со студенческим оркестром, сольные концерты, у меня был там свой дуэт и трио, я записывал компакт-диски, участвовал в официальных мероприятиях, интервью, пресс-конференциях, съёмках и так далее. То есть, это был месяц невероятной работы с утра и до утра, ночами я ещё репетировал, учил какие-то новые программы. А потом три дня отдыха, замечательные австралийские впечатления, зоопарки на открытом воздухе, знаменитые австралийские винодельни. Это общение и приятные впечатления после месяца вкалывания без выходных.

Штутгарт – совершенно другое. Я там был приглашенным профессором, и это были мастер-классы в течение года, я же тогда жил, в основном, в Германии, и до сих пор у меня бессрочный вид на жительство с пропиской под Штутгартом. Поэтому у меня там было много дружеских связей и с профессурой в штутгартской Хофшуле, и со звукозаписывающими фирмами, и самыми известными импресарио. В общем, это была часть моей музыкальной деятельности с 1995-го по 2005-й год, когда я уже начал преподавать в Москве в Гнесинке и организовал свой благотворительный Фонд.

- С какой целью вы организовали Международный благотворительный фонд Юрия Розума?

- С начала своей концертной и гастрольной деятельности я думал, что нужна организация в нашей стране, которая поддерживала бы юные дарования, потому что талант – это не гарантия творчества, это гарантия особых возможностей, которые могут быть направлены как на созидание, так и на разрушение. И я в юности, в зрелые годы, когда много гастролировал по стране, встречался с такими случаями, когда талант,  будучи не поддержан, не направлен, начинал губить самого ребёнка. Это очень чувствительная душа. Неудачи или влияние дурное, нечистый он не дремлет, если Господь чуть отвлекается, позитивное влияние ослабевает, а преимущество получает негатив – улица, издевки сверстников, эта разрушительная сила начинает на себя оттягивать талант ребёнка. И я думал, что должна быть какая-то организация, союз, фонд, потому что явно в маленьких городах тогда не хватало усилий государства, чтобы опекать таких талантливых детей. И я сам сталкивался со случаями, когда одаренный ребенок постепенно увядал и гибнул, попадал на лечение или в тюрьму. 20 лет назад сложилась такая ситуация, что музыкальной школе в Загорянке срочно потребовалась помощь, им не хватало ни финансирования, ни помещения. А школа с традициями была, с множеством очень талантливых педагогов и с хорошими ребятами, но её могли закрыть. В школе тогда приняли решение носить моё имя, и я получил на свою голову большую ответственность и большие проблемы - пришлось школу спасать. Мне помог глава района, глава области, но больше всего помогла идея создать такую благотворительную организацию. Появился Международный благотворительный фонд Юрия Розума, куда вошла сначала Людмила Георгиевна Зыкина, потом мои друзья Дима Дибров, Коля Басков, многие другие. Постепенно и бизнес-сообщество, политики, много достойнейших людей. И мы сначала сконцентрировались на этой школе, теперь она одна из лучших в Подмосковье, в новом здании и в филиалах учатся уже не 40 человек, как 20 лет назад, а больше тысячи.  

Но школа не стала нашим единственным проектом. Мы начали поддерживать одаренных детей - сначала это было 10 человек, потом 20. 12 апреля будет (интервью записывалось до праздничной даты – прим. автора) день рождения Фонда, и за эти 20 лет мы помогли более чем полутора тысячам юных талантов. Мы создали наш первый фестиваль – Фестиваль искусств «Звёздный», куда я привозил звёзд со всего света - и маленьких, и самых известных… Думал, поставим школу на ноги и успокоимся, но все увлеклись, и так 20 лет и пролетело. Я уже считаю, что это одна из моих важнейших жизненных целей, моя миссия - помощь, поддержка музыкально-одаренных детей и вообще русской культуры. Потому что сейчас такое время, когда надо очень много сил прикладывать к тому, чтобы поддерживать и приумножать серьезное классическое искусство, потому что уж очень много посягательств на него. Потому Фонд взял на себя такую задачу – по мере сил поддерживать культуру. А это и концертная деятельность, это фестивали, мастер-классы…

- Сколько Международных фестивалей «Звездный» вы уже провели, каковы успехи?

- Успехи были грандиозные, по единогласному мнению всех критиков, это точно был уровень не маленького подмосковного городка, а большого культурного центра, культурной столицы. Сравнивали и с парижскими фестивалями, и с нью-йоркскими фестивалями, это была такая жемчужина для Подмосковья! Меня неоднократно принимал Андрей Воробьёв (губернатор Подмосковья – прим. автора) с разговорами об этом фестивале, это всегда было такое ожидаемое событие в Звёздном городке, на которое сходились все космонавты от Терешковой и Леонова до ныне действующих – и Крикалёв, и Шаталов… И это было событие в Звёздном городке, которое очень ждали и обсуждали. И потом фестиваль переходил в Щелково и в школу Юрия Розума в Загорянке. И это были и мастер-классы, и приезды настоящих звёзд из Америки, Германии, были роскошное кроссовер-трио, оркестр Русской Филармонии, оркестр МО, студенческие симфонические оркестры. Народный артист СССР Зураб Соткилава, Владимир Андреев… можно причислять до бесконечности!

Это действительно был фестиваль мирового уровня, который поддерживался всеми главами района до прихода последнего - Андрея Булгакова, который умело взял это дело и перекрыл. Такой фестиваль требовал бы огромного финансирования, но мы сделали его за символические деньги просто потому, что я приглашал своих друзей, а они шли мне навстречу. Но вот господин Булгаков решил, что это не нужно, ни Щелково, ни области. Ну, я, поскольку очень люблю эти места, здесь, в музыкальной школе в Загорянке началась моя благотворительная деятельность, это колыбель Фонда, я всё равно туда приезжаю уже за свои средства в партнёрстве с Российским фондом культуры. Наш фестиваль «Звёздный десант», который даже названием своим имеет какую-то параллель с тем нашим погибшим «Звёздным» фестивалем, тем не менее, мы туда приезжаем. И надо видеть, как заполняется зал, с каким восторгом и какими овациями он проходит, и какую благодарность я за это испытываю. Поэтому очень жалко, что возникло такое непонимание…

- За годы работы ваш Фонд помог почти тысяче стипендиатов.  Каковы дальнейшие планы?

- Точно уже более 1 500, уже ближе к двум тысячам. Сейчас пока мы не делаем никаких прорывов в будущее, сейчас достаточно сложно сохранить вот этот уровень, на котором мы были ещё в ситуации мирной и доковидной, и мы – один из немногих Фондов, который продолжает выплачивать стипендии стипендиатам. Сейчас речь не идёт о том, чтобы вырастать на какие-то новые ступени и горизонты, сейчас нам важно продолжать деятельность на том уровне, на какой мы поднялись. Слава Богу, у нас это получается, это непросто. 

- Ваш репертуар насчитывает около 30 сольных программ из сочинений отечественных и зарубежных композиторов и 20 концертов для фортепиано с оркестром.  Назовите «любимое дитя».

- Несколько самых любимых. Как и с любимым произведением, может меняться день ото дня. Всегда ты любишь ту программу, которую в данный момент играешь. Конечно, я уже упоминал, что Шопен один из моих самых любимых композиторов. Поэтому две Шопеновские программы, программа Чайковский-Рахманинов и программа сочинений Листа. Есть немецкая программа, которую я очень люблю, это Бетховен-Брамс. Есть и монография, где только Бетховенские сонаты звучат или только сочинения Чайковского. Так что, вариантов очень много. Музыка слишком разнообразна, разностороння и прекрасна, чтобы сказать, это люблю, это нет. Все мои программы – все мои детища и я их всех люблю.

- Вы являетесь профессором кафедры специального фортепиано Российской академии музыки им. Гнесиных. Музыке действительно можно научить, или это чисто природное дарование?

- Научить можно, но результаты того, кого ты учишь, если он одаренный – или не особо – будут разные. Научить можно, как есть же десятки писателей-графоманов, которые написали десятки томов за свою жизнь, но читать их невозможно. Но их же научили, они могут быть достаточно грамотными и умными людьми, но без этого Божьего поцелуя. Также и в музыке - можно сделать профессионала-ремесленника, который станет всё чисто и правильно играть, но в этом не будет Божьего прикосновения. Ты можешь научить всем профессиональным качествам, и это не просто, ему будет всё нелегко даваться. Будет уходить больше времени, если человек не одарен, но научить можно.  И всё равно он никогда не достигнет такого результата, как талантливый исполнитель. Отдача будет совсем иной…

- Как вы оцениваете документальный фильм «Розум. Вариации» режиссёра Андрея Проскурякова?

- Я этому особого значения не предавал. Меня просто просили что-то рассказывать, показывать… Интерес к тебе – это всегда интерес к твоему творчеству, для артиста это важно, нам нужно признание, нужно понимание, распространение своего искусства – это приятно. Но у меня никогда не было такого «ой-ой-ой, меня узнают», потому что какое-то признание в нашей семье – это было, в общем, нормальным явлением. Отец был знаменитым на всю страну певцом. Мама была известнейшим на всю страну хормейстером и профессором Гнесинского института. То есть я как-то изначально, когда в Консерваторию поступил первым номером, или стал самым молодым заслуженным артистом РСФСР среди пианистов, работая в Московской областной филармонии… от отсутствия признания и какой-то безвестности я никогда не страдал, для меня это было нормальным явлением. И вот такого бешеного стремления к славе, к тому, чтобы о тебе говорили и писали - у меня такого не было. Надо было просто работать, делать свое дело. И к тебе естественным образом приходил заслуженный успех. И уже это было большой радостью. То, что на тебя обратили внимание киношники и захотели снять два фильма – это были такие хорошие воспоминания, это было приятно, группа творческая хорошая, мне было о чём с ними поговорить. Но обо мне что-то снимали и в Германии, и в Австралии… Это имело для меня намного меньшее значение, чем серьёзные концерты.

- «Обладатель феноменальной техники и маэстро звука» - так вас называют музыкальные критики – выходит на сцену 300 раз в году и дает 50 мастер-классов. Где черпаете энергию для такого количества концертов?

- В самой же музыке, публике, друзьях, природе. Радости в жизни, во всем. Это взаимная подпитка, ты отдаёшь себя, а получаешь намного больше взамен. Я никогда не сидел ни на каких стимуляторах, могу себе позволить разве что кофе… Думаю, это ещё и гены. Моя мама была невероятно энергичным человеком, она начинала ранним утром с репетиции в Хоре русской песни, часов 6 с ними репетировала, потом бежала в Гнесинку, там ещё несколько часов преподавала, у неё был огромный класс, она была любимицей дирижерско-хорового отделения. Потом приходила и продолжала свою деятельность в качестве жены, мамы, дочери – мы жили все вместе, и она была нашим семейным полководцем, её слушались все. Наверно, от неё что-то пришло. Она и с двумя инфарктами всё равно ещё работала.

- Вы как-то сказали, что «нужно суметь постичь произведение до такой глубины, до таких истоков, чтобы родилось ощущение: ты сам все написал». С годами чувство это не утратили?

- Наоборот. Я уверен, что это самый верный путь к изучению произведения и вот тот момент, к которому надо стремиться, пока у тебя ощущение это не родилось – ты просто излагаешь чьи-то мысли. А когда уже оно возникло – ты, наконец, начинаешь говорить от первого лица. Текстом, который был написан до тебя, но ты его прожил – и он уже твой.

- Среди множества ваших наград есть «Орден Мира» (2011 г.), орден «Доброе сердце» (2014 г.) и титул Почетного Рыцаря ордена Рондмонс, Швейцария (2014 г.). Что это за награды, и за что получены?

- Все мои награды – и общественные, и государственные – все они явились каким-то результатом признания моих заслуг. Мне очень приятно, что таким образом общество выражает одобрение того, что я делаю. Но я никогда не работал для того, чтобы получить звание или медаль. Я работал, чтобы чего-то достичь в музыке, кому-то помочь своей благотворительной деятельностью. Никогда для меня вот эти поощрения не были целью. Также как и гонорары, кстати, - и это тоже от семьи. Отец никогда не был зациклен на оплате своих концертов, всегда говорил: «Я так люблю петь, что готов сам платить, чтоб меня слушали. Но поскольку это моя зарплата – я рад». Если многие российские награды пришли ко мне, когда я уже занялся благотворительностью, и это уже была и оценка моего вклада в поддержку юных дарований, то западные награды – это за концертную деятельность, за записи и мастер-классы. За интенсивность концертной деятельности, потому что бывало, что я сегодня играю в Германии, а послезавтра уже в Австралии. И потом через Америку лечу в Африку… Как-то это было оценено… Названия этих орденов звучат красиво, но это не звание Народного артиста России, я вам скажу сразу.

- Ваши слова: «Талант – это огонь». Что и кто прямо сейчас поддерживает этот огонь?

- Сама жизнь и поддерживает. Моя вера, мои убеждения, мои концерты, мои стипендиаты, мои друзья, конечно, на одном из первых мест. Красота природы, красота искусства, красота женщин, я традиционных убеждений и ориентации человек. Так что огонь пока не ослабевает, всегда внутри этот огонь разгорался, кроме тех двух лет, которые отдал аскетике во время учёбы в Консерватории, когда сидел без мяса, рыбы, алкоголя, девушек,  вот в таких йоговский правилах. И вот тогда я постепенно начал увядать. Но когда я понял, что не расту духовно, а увядаю душевно, я всё это прекратил. И не сразу, может, ещё 2 года восстанавливался и восстановился. И с тех пор этому огню не даю погаснуть.

Владимир Сабадаш (Фото – пресс-служба Фонда Юрия Розума)

ЕЩЁ ПО ТЕМЕ:

Владимир Федосеев: «В начале было не слово, а музыка!»

Тимофей Гольберг: Свиридов - величайший русский хоровой композитор!

Вальс из сюиты "Метель". Георгий Свиридов. БСО им. П.И. Чайковского

"Фейерверк шампанского". Солисты Театра "Геликон-опера"

Андрей Поляков. Салбыкский курган. Больше вопросов, чем ответов

Агентство Популярной Информации API TV